Шёпот зеркал

Когда мы видим сон, ничего из того, что есть во сне, не имеет значения, кроме того, что мы спим.

События этой книги произошли в основном на Земле, в промежутке между небом и адом, в парадоксальном мире, наполненном катастрофами. Катастрофа во всем – в судьбе человека, природы, мира. Даже рождение здесь уже само по себе (в некотором смысле) катастрофично. Все, что возникает, моментально оказывается перед лицом смерти и уничтожения. Сама реальность висит на волоске, как песчаный замок в ожидании волны. Казалось бы, зачем тогда все? Зачем познавать красоту, если она будет неизбежно уничтожена, раздавлена, стерта?

Катастрофа – не просто разрушение; это, прежде всего, трансформация. То, что разрушимо, умрет и без катастроф. Человека внутренне травмирует внезапность и мощь таких явлений, ведь сама его жизнь внезапна и скоротечна. Он не готов терять все, не понимая, что ему все равно придется это сделать. А то, что нерушимо, не умрет никогда – вопрос лишь в поиске и обретении этого. Хотя обладать здесь тоже нечем – нужно просто быть этим. И, если будет разрушен последний источник красоты, красота все равно останется, как закон, который не пошатнуть. Таким образом, через разрушение, за красотой мира видна высшая красота. Какой бы болезненной не была эта трагедия, но, уничтожая вещь, мир как бы приоткрывает истинную ценность этой вещи, выходящую за пределы ее существования на земле. Таким образом, катастрофы – это центры, узлы, двери в тайну. И, какими бы пугающими они ни были, в них нет ничего “плохого” – это обновление, возможность прихода новой жизни. Для человека же, скорее всего, это – гибель, но в последнем падении есть катарсис, который наполняет смыслом его существование. В этом сияющем полете он теряет все. Все, что знал о себе и о мире. Но такая потеря есть очищение.

“В доме Отца Моего обителей много”. Миры в бесконечном многообразии в некотором смысле сложнее, чем Первоначало. Именно в мирах кроются намеки на то, чего нет и даже на то, чего быть не может. Лишь намеки, потому что само по себе это лежит совсем не в мирах… Но об этом нельзя сказать никаким языком – только молчанием.

За истинными словами стоит молчание. Ситуации, описанные в книге, взяты из реальной жизни, которая вокруг нас – да, они в самом деле произошли. Но достаточно посмотреть на них несколько другим взглядом – и над ними, как тень присутствия, возникнут иные величины, без которых ничто не имело бы смысла. А происходит, собственно, то, что через такие щели и разломы в привычный ход вещей потусторонним ударом вторгается необъяснимое. Среди хохота, страдания, любви, смерти, счастья, парадоксов, выброшенных в мир, – среди праздника, который ужасен.

Земной мир сочетает в себе все – то, что наверху, внизу, и то, что ни там и ни там. В разные временные циклы этот баланс мог меняться. Сейчас – эпоха в некотором смысле смутная, и родившемуся здесь и сейчас можно было бы посочувствовать, но в недоступном космическом холоде нет места сочувствию. Казалось бы, в чем может быть ценность этой ситуации? В том, что луч света тем ярче, чем чернее тьма вокруг. Пророки могут приходить в ад. Поднять голову вверх – уже признак пробудившегося. В другой ситуации не было бы возможности для столь ослепительного прорыва – луч просто растворился бы в море всеобщего света, “золотого сна”, в котором существо имело бы доступ к высшему уже по праву рождения, но было лишено возможности выхода за пределы этого ограничения, пусть даже такого. Ведь свет – тоже в своем роде ограничение.

В каждом мгновении кроется чудо. Оно может проявляться как угодно или не проявляться вовсе, но можно его увидеть. И нет никаких гарантий, что оно не окажется травматичным для существа, сознания или, чего доброго, для мира. Чудо способно прорвать то, что человек понимает под реальностью, но это и будет шокирующей возможностью выхода за пределы. Вопрос – за пределы чего – открыт. Как минимум, он ограничен тем, что способен выдержать человек. Иначе исход может стать фатальным. Так называемая физическая смерть – наименьшее из возможных последствий. Куда большую беду несет глобальная гибель существа, когда оно, по сути, перестает существовать во вселенной без возможности воплотиться когда-либо вновь.

Расширение человека, как существа, даже потенциальное, порождает его причастность к другому уровню потрясений – неким транс-катастрофам, которые затрагивают уже весь пласт видимых и невидимых миров. Известны гипотезы, что, на уровне вселенского размаха, с периодичностью в неопределимо-огромные промежутки времени мир как бы меняет свой облик. Земля способна на это. Естественно, для большинства такие катаклизмы смертельны, но в широком смысле – необходимы, так как по-другому невозможно обновление, о котором было сказано выше. Можно вспомнить хотя бы теорию катастроф. Если говорить о транс-катастрофах, то здесь человек и трансцендентное оказываются по одну сторону. Надлом реальности уводит к тому, что является потусторонним по отношению к самому потустороннему.

Но все же устремимся в миры. Миры начинаются тогда, когда в них входит свидетель. Без свидетеля никакие миры невозможны – никто просто не мог бы утвердить их существования. Следовательно, свидетель является творцом. Творец, входящий в свое творение, и, соответственно, “в себя” видит все, даже скрытое. Кроме одного – он не может увидеть самого себя. И некому, в свою очередь, засвидетельствовать его. Он безуспешно “ищет” себя, хотя, как можно “найти” то, что никогда не терялось? К тому же, он ищет тем способом, каким воспринимает объекты, но взгляд работает лишь “наружу”. Даже в этом случае он видит не сами предметы, а некую картину, отражение в зеркале, которое, по сути, формируется, как лучом проектора, его собственным взглядом и зависит от свойств зеркала. Создается ситуация, в центре которой, как точка – свидетель, а со всех сторон – зеркала, бесчисленное число зеркал, каждое из которых отражает уникальное изображение одного и того же свидетеля, а между отражениями может и близко не быть ничего общего. Огромная система зеркал формирует реальность. Но реальной реальность делает лишь ее создатель – свидетель, который не знает, не помнит и не видит истинного себя. Вместо этого он идентифицирует себя, как одно из отражений в зеркале и начинает проживать жизнь “персонажа”, как свою. Нельзя сказать, что отражение свидетеля – свидетель, ведь это лишь отражение, но и нельзя сказать, что не свидетель, ведь это его отражение. Странным образом иллюзия формирует истину. В земном мире – в той части реальности, где истина может присутствовать лишь как скрытая тайна. В некотором смысле этот механизм тоже катастрофичен. Хотя пути решения существуют. Таким свидетелем, конечно, является в том числе и человек – образ и подобие Божие, в котором потенциально заложены возможности самого Творца. Человек создает Вселенную, но забывает, что создал и входит в нее, как гость. Одна из высших целей человека – узнать это и прийти к Себе. Тогда он пройдет через любую смерть.

Если установить зеркала друг против друга, получится бесконечный коридор с двойниками – они все возникли из центра, но похожи ли двойники? На центр, друг на друга? Чем дальше эти отражения от наблюдателя, тем более они размытые, неопределенные, недостоверные – они будто уже самостоятельные. Того и гляди, пойдут сами по себе невесть куда. Так и ходят, слепые.

Глядящий в зеркало верит тому, что видит. Также как спящий верит сну. Верит тому, что сам творит. Творец не может не творить. Но войти в сон можно, только уснув. Иначе говоря, творец, в некотором смысле, запечатан в ловушку собственного творения. Он не может не творить, но войти в творение он может только в некоем “костюме” – в теле, в виде существа, в виде некого протагониста – персонажа, которого сам (невольно?) создал и отождествился с ним, отражения в любом из зеркал, которое принял за самого себя, но кем не был и не будет никогда. Протагонист умрет, но творец останется – в этом закон. И если спящий не поймет, что он лишь видит сон (и если он погибнет в этом сне), то он может умереть на самом деле. Иного “безопасного” способа войти в сон не существует. Но он должен войти в творение в виде свидетеля, чтобы засвидетельствовать творение – без этого процесса не было бы самих принципов творения и творца. Можно даже сказать, что… творение создает творца. Но войти можно только посредством некого отчуждения – он должен забыть, потерять себя, должен представить себя “протагонистом” и поверить в это, фактически рискнуть умереть вместе с этим персонажем, так и не сумев пробудиться. Рискнуть стать отражением – в иллюзии, в зеркалах, которые создают реальность, ее же и скрывая. Форма, в которой творец может войти в творение – душа, сознание, тело, – иллюзия ради иллюзии. Другой вопрос – зачем все это нужно? Но человек не может приблизиться к пониманию “целей” Первоначала – для него это просто недоступно. Но, с другой стороны, кому, как не человеку думать об этом, ведь он – образ и подобие…

Истории этой книги стали возможны в ловушке из зеркал, увиденные отражениями в отражениях. Они считают друг друга чем-то отдельным, не зная, что не может быть ничего отдельного. Зеркала не выпустят свои отражения. И спящий не должен проснуться. Иначе зеркала просто рухнут – рухнет и мир, который существует в них, как на экране. Главное правило игры в том, чтобы свидетель, всевидящий, но слепой в главном, никогда не ШЁПОТ ЗЕРКАЛ Алексей Омутов – 10 – вспомнил себя. Он может видеть только то, что ему покажут зеркала. Происходящее в зеркале парадоксальным образом намекает на то, что есть что-то за зеркалом. На гладкой поверхности появляется рябь, неуловимая, непонятная. Истина стремится прорваться даже там, где ей нет места. Свидетель чувствует эту рябь, дрожь, шепот. Шепот, который не может быть до конца разгадан, который берет начало в том, чего “нет”, но что больше всего, что только можно знать.

Купить в Читай-Городе